“Тезисы о роли партии в пролетарской революции”, одобренные II-м конгрессом Коммунистического Интернационала, совсем явно и глубоко вдохновлены марксистской доктриной. В начало данных тезисов было взято определение отношения между партией и классом и из этого определения был сделан вывод, что классовая партия может включать в свои ряды только часть самого класса - никогда весь класс или даже большинство.

Эта очевидная истина была бы лучше подчеркнута, если бы было указано, что нельзя даже говорить о классе, если не существует меньшинства этого класса, склонного организоваться в политическую партию.

Но что же такое, согласно нашему критическому методу, социальный класс? Можем ли мы распознать его используя чисто объективные методы, чисто с помощью наблюдения внешних сходств экономических и социальных условий большого числа индивидов и их положения в производственном процессе? Этого было бы недостаточно. Наш метод не ограничивается описанием социальной структуры общества, каким оно являются на данный момент, также мы не проводим никаких абстрактных линий, разделяющих всех индивидов на две части, как это делают ученые натуралисты. Марксистская критика рассматривает человеческое общество в движении, как оно развивается во времени, мы используем сугубо исторические и диалектические критерии, то есть мы изучаем связь событий в их взаимодействии.

Вместо того чтобы делать снимок общества в определенный момент (как в старом метафизическом методе), а затем работать над ним, чтобы распознать различные категории, на которые должны быть разделены индивиды, диалектический метод рассматривает историю как фильм, который разворачивает свои сцены одну за другой; класс нужно искать и распознавать опираясь на основные черты этого покадрового движения.

Используя первый метод, мы наткнемся на тысячи возражений от статистиков, демографов (людей совсем не дальновидных), которые пересмотрят наши классификации и заметят, что классов не два, не три, не четыре, а десять, сто или тысяча, разделенных последовательными градациями и неопределенными промежуточными зонами. Используя второй метод, мы используем совсем другие критерии для распознания главного героя всей исторической трагедии, класса, и определения его характера, действий и целей, которые конкретизируются в очевидном единообразии посреди изменчивости массы фактов, которые бедный фотограф статистики зафиксировал в холодной серии безжизненных данных.

Следовательно, чтобы сказать, что какой-либо класс существует и действует в тот или иной момент истории, нам недостаточно знать, сколько было, например, парижских купцов при Людовике XVI, английских помещиков в XVIII веке или рабочих бельгийской мануфактуры на заре XIX. Вместо этого нам придется подвергнуть нашему логическому исследованию целый исторический период; нам придется выделить социальное, а значит, и политическое движение, ищущее свой путь через взлеты и падения, ошибки и успехи, при этом явно придерживаясь совокупности интересов слоя людей, помещенных в конкретной ситуации в зависимости от способа производства и его развития.

Именно этот анализ использовал Фридрих Энгельс в одном из своих первых классических эссе, где он почерпнул объяснение ряда политических движений из истории английского рабочего класса и тем самым продемонстрировал существование классовой борьбы.

Эта диалектическая концепция класса позволяет нам преодолеть бледные возражения статистика. Он больше не имеет права рассматривать противоположные классы как четко разделенные на исторической сцене, как различные хоровые группы на театральной сцене. Он не может опровергнуть наши выводы, утверждая, что в зоне контакта существуют неопределимые слои, через которые происходит осмос индивидов, потому что этот факт не меняет исторической физиономии противостоящих друг другу классов.

* * *

Мы должны воспринимать концепцию класса в динамике, а не встатичном положении. Когда мы обнаруживаем социальную тенденцию или движение, ориентированное на определенную цель, класс существует в истинном смысле этого слова; потому что тогда классовая партия тоже должна существовать, если не формально, то материально.

Живая партия идет рука об руку с живой доктриной и методом действий. Партия — это школа политической мысли, а следовательно, и организация борьбы. Первое — фактор сознания, второе — воли, или, точнее, стремления к конечной цели.

Без этих двух признаков мы еще не обладаем определением класса. Повторяем, холодный регистратор фактов может выявить определенные сходства в условиях жизни больших и малых слоев, но он не оставит своего следа в историческом развитии.

Только внутри классовой партии мы находим эти две характеристики конденсированными и конкретизированными. Класс формируется по мере развития определенных условий и отношений, вызванных консолидацией новых систем производства, например созданием крупных механизированных фабрик, нанимающих и обучающих большую рабочую силу; точно так же интересы такого коллектива постепенно начинают материализоваться в более точное сознание, которое начинает оформляться в малых группах этого коллектива. Когда массы приступают к действию, только эти первые группы могут предвидеть конечный результат, и именно они поддерживают и руководят остальными.

Говоря о современном классе пролетариев, мы должны понимать этот процесс не в отношении какой-либо торговой категории, а в отношении класса в целом. Тогда можно осознать, как постепенно появляется более точное осознание тождества интересов; это сознание, однако, является результатом такой сложности переживаний и идей, что его можно обнаружить только в ограниченных группах, состоящих из элементов, выбранных из каждой категории. Действительно, только развитое меньшинство может иметь ясное представление о коллективном действии, направленном на достижение общих целей, касающихся всего класса, и в основе которого лежит проект изменения всего социального режима.

Эти группы, эти меньшинства — не что иное, как партия. Когда ее формирование достигает определенной стадии (что конечно, никогда не протекает без арестов, кризисов и внутренних конфликтов), тогда мы можем сказать, что перед нами класс в действии. Не смотря на то, что партия лишь часть класса, только она придает классу единство действия и движения, потому что только партия может объединить те элементы, которые, выходя за пределы категории и местности, чувствуют и представляют класс.

Таким образом, смысл фундаментальной истины становится более ясным: партия - это только часть класса. Тот, кто рассматривает образ общества неподвижно и абстрактно, тот, кто видит класс как маленькую зону с небольшим ядром, то есть партией, легко может прийти к следующему умозаключению: сли партия это меньшинство, значит класс вне партии - большинство и имеет большее значение и влияние. Однако если вспомнить только, что оставшиеся индивидуумы, составляющие огромные массы, не имеют ни классового сознания, ни классовой воли и живут только для себя, своего ремесла, своей деревни или своей нации, тогда станет понятно, что для обеспечения класса в целом в историческом движении необходимо иметь орган, который вдохновляет, объединяет и руководит им; станет понятно, что партия на самом деле является жизненным ядром, без которого не было бы оснований рассматривать оставшиеся массы как мобилизованные силы.

Класс предполагает партию - потому что, чтобы быть и двигаться в истории, класс должен иметь критическую доктрину истории и цель, которую он должен достичь в ней.

* * *

Единственная истинная революционная концепция классового действия — это та, которая делегирует руководство партии. Доктринальный анализ, наряду с накоплением исторического опыта, позволяет легко свести любую тенденцию, отрицающую необходимость и преобладание функции партии, на уровень мелкобуржуазной и антиреволюционной идеологии.

Если это отрицание основано на демократической точке зрения, то оно должно быть подвергнуто той же критике, которую марксизм использует для опровержения любимых теорем буржуазного либерализма.

Достаточно вспомнить, что если сознание людей является результатом, а не причиной особенностей окружающей среды, в которой они вынуждены жить и действовать, то эксплуатируемые, голодающие, недокормленные, как правило, никогда не смогут убедить себя в необходимости свержения сытого, пресыщенного эксплуататора, имеющего все ресурсы и возможности. Это происходит только при исключениях. Буржуазная выборная демократия ищет совета с массами, поскольку она знает, что реакция большинства всегда будет благосклонна к привилегированному классу, и с готовностью делегирует этому классу право управлять и увековечивать эксплуатацию.

Добавление или вычитание небольшого меньшинства буржуазных избирателей не изменит отношения. Буржуазия управляет большинством не только граждан, но и рабочих, взятых в отдельности.

Поэтому, если бы партия призвала всю пролетарскую массу судить действия и инициативы, ответственность за которые лежит только на партии, она связала бы себя приговором, который почти наверняка был бы выгоден буржуазии. Этот приговор всегда будет менее просвещенным, менее передовым, менее революционным и, прежде всего, менее продиктованным сознанием действительно коллективного интереса рабочих и конечного результата революционной борьбы, чем советы, исходящие из рядов единственной организованной партии.

Понятие о праве пролетариата распоряжаться своими классовыми действиями есть лишь абстракция, лишенная всякого марксистского смысла. За ней скрывается желание привести революционную партию к расширению за счет включения в нее менее зрелых слоев, поскольку по мере того, как это постепенно происходит, принимаемые в результате решения становятся все ближе и ближе к буржуазным и охранительским.

Если бы мы искали подтверждения этой истины не только в теоретических исследованиях, но и в опыте, который дала нам история, мы бы нашли их в изобилии. Вспомним, что типичным буржуазным клише является противопоставление доброго «здравого смысла» масс «злу» «меньшинства агитаторов» и притворяться наиболее благосклонными к рабочим, одновременно разводя наиболее яростную ненависть к партии, которая является единственным средством, которым рабочие могут нанести удар по интересам эксплуататоров. Правые течения рабочего движения, социал-демократическая школа, реакционные установки которой ясно продемонстрированы историей, постоянно противопоставляют массы и партию, делая вид, что способны найти волю класса, ведь они существуют в масштабах в разы больше партийного. Когда они не могут расширить партию за пределы доктрины и дисциплины в действии, они пытаются установить, что ее главные органы не должны назначаться ограниченным числом активных членов, а должны быть теми, которые были назначены для выполнения парламентских обязанностей более крупным органом – на самом же деле парламентские группы всегда принадлежат к крайне правому крылу партий, из которых они происходят.

Вырождение социал-демократических партий Второго Интернационала и то, что они, по-видимому, стали менее революционными, чем неорганизованные массы, объясняются тем, что они постепенно утратили свой специфический партийный характер именно благодаря рабочей и «лейбористской» практике. То есть они выступали уже не как авангард, предшествующий классу, а как его механическое выражение в избирательной и корпоративной системе, где равное значение и влияние придаются слоям, наименее сознательным и наиболее зависимым от эгоистических притязаний пролетариата. В качестве реакции на эту эпидемию еще до войны возникла тенденция, особенно в Италии, пропагандировать внутрипартийную дисциплину, отвергать новобранцев, которые еще не прижились к нашей революционной доктрине, выступать против автономии парламентских групп и местных органов и чистки партии от ложных элементов. Этот метод оказался настоящим противоядием от реформизма и составляет основу доктрины и практики Третьего Интернационала, который придает первостепенное значение роли партии – то есть централизованной, дисциплинированной партии с четкой ориентацией на вопросы принципов и тактики. Тот же Третий Интернационал рассудил, что «крах социал-демократических партий Второго Интернационала был ни в коем случае не крахом пролетарских партий вообще», а, если можно так сказать, крахом организмов, забывших, что они партии, потому что они перестали быть партиями.

* * *

Есть и другая категория возражений против коммунистической концепции роли партии. Эти возражения связаны с другой формой критической и тактической реакции на реформистское вырождение: они принадлежат синдикалистской школе, которая видит класс в экономических профсоюзах и претендует, что это органы, способные возглавить класс в революции.

После классического периода французского, итальянского и американского синдикализма эти явно левые возражения нашли новые формулировки в тенденциях, находящихся на окраинах Третьего Интернационала. Их тоже можно легко свести к полубуржуазным идеологиям путем критики их принципов, а также путем признания исторических результатов, к которым они привели.

Эти тенденции хотели бы признать класс внутри своей собственной организации, т. е. ремесла или профсоюзов, которые возникают раньше политической партии, собирают гораздо большие массы и, следовательно, лучше соответствуют целому классу. Однако с абстрактной точки зрения выбор такого критерия обнаруживает бессознательное уважение к той самой демократической лжи, на которую опирается буржуазия, чтобы обеспечить свою власть посредством предложения большинству народа выбрать свое правительство. С других теоретических точек зрения такой метод встречается с буржуазными концепциями, когда он поручает профсоюзам организацию нового общества и требует автономии и децентрализации производственных функций, как это делают реакционные экономисты. Но наша нынешняя цель не состоит в том, чтобы провести полный критический анализ синдикалистских доктрин.

Сама буржуазия испытывает к профсоюзным проявлениям рабочего класса современную симпатию и тенденцию, которую никак нельзя назвать нелогичной, в том смысле, что она с радостью - в самой разумной своей части - пошла бы на реформы своего государственного и представительного аппарата, которые освободили бы место для "аполитичных" профсоюзов и даже для их требований осуществлять контроль над производственной системой. Буржуазия считает, что, пока она может удерживать пролетариат на почве насущных и экономических потребностей, которые затрагивают его категорию за категорией, она выполняет консервативную работу, избегая формирования того опасного "политического" сознания, которое является единственным революционным, поскольку направлено на уязвимое место противника - обладание властью. Достаточно отметить, исходя из результатов исторического опыта, что крайне правые члены пролетарского движения всегда отстаивали одну и ту же точку зрения, т. е. представительство рабочего класса профсоюзами; на самом деле они знают, что, поступая так, они смягчают и умаляют характер движения по тем простым причинам, которые мы уже упомянули. Сегодня сама буржуазия проявляет симпатию и склонность, отнюдь не нелогичную, к объединению рабочего класса в профсоюзы; действительно, наиболее интеллигентные слои буржуазии с готовностью приняли бы реформу государственного и представительного аппарата, чтобы предоставить большее место «аполитичным» профсоюзам и даже их притязаниям на осуществление контроля над системой производства. Буржуазия чувствует, что, пока действия пролетариата могут быть ограничены непосредственными экономическими требованиями, которые возникают от ремесла к ремеслу, это помогает сохранить статус-кво и избежать формирования опасного «политического» сознания, т.е. единственное сознание, которое является революционным, ибо оно нацелено на уязвимое место врага — обладание властью.

Однако синдикалисты прошлого и настоящего всегда осознавали тот факт, что большинство профсоюзов контролируются правыми элементами и что диктатура мелкобуржуазных лидеров над массами основана на профсоюзной бюрократии даже больше, чем на избирательном механизме социал-демократических псевдопартий. Поэтому синдикалисты вместе с очень многочисленными элементами, действовавшими просто как реакция на реформистскую практику, посвятили себя изучению новых форм профсоюзной организации и создали новые профсоюзы, независимые от традиционных. Подобный прием был теоретически неверным, поскольку он не выходил за рамки основного критерия экономической организации, а именно автоматического допуска всех тех, кто поставлен в данные условия в зависимости от роли, которую они играют в производстве, без требования особых политических убеждений или особых обещаний на действия, которые могут потребовать даже жертвы своей жизнью. Более того, в поисках «производителя» она не могла выйти за пределы «промысла», тогда как классовая партия, рассматривая «пролетария» в широком диапазоне его условий и деятельности, только она одна способна пробудить революционный дух класса. Таким образом, то средство, которое было ошибочным теоретически, и на деле оказалось неэффективным.

Но несмотря ни на что, такие средства и сегодня находятся в постоянном поиске. Совершенно неверное толкование марксистского детерминизма и ограниченное представление о роли фактов сознания и воли в формировании под первоначальным влиянием экономических факторов революционных сил приводят массу людей к поиску «механической» системы организации, которая почти автоматически организовывала бы массы в соответствии с участием каждого человека в производстве; Таким образом, вновь появляется иллюзорное решение, которое состоит в том, что повседневное удовлетворение экономических потребностей можно согласовать с конечным результатом свержения социальной системы, опираясь на организационную форму для разрешения старой противоположности между ограниченными и постепенными завоеваниями и максимально революционной программой. Но — как справедливо было сказано в одной из резолюций большинства компартии Германии в то время, когда эти вопросы (вызвавшие впоследствии отделение КАПД) стояли в Германии особенно остро, — революция не есть вопрос о форме организации.

Революция требует упорядочения активных и позитивных сил, связанных одной доктриной и одной конечной целью. Класс исходит из непосредственной однородности экономических условий, которые кажутся нам основной движущей силой тенденции выйти за рамки и разрушить существующий способ производства. Но чтобы взять на себя эту великую задачу, класс должен иметь свою собственную мысль, свой критический метод, свою собственную волю к достижению целей, определенных исследованием и критикой, свою собственную организацию борьбы, которая с максимальной эффективностью направляет и использует все возможные усилия и жертвы. Всё это – Партия.